Журналист для Брежнева или смертельные игры - Страница 24

– Нет, – она покачала головой. – Я вообще не видела Вадика в этот раз. Он прилетел из Баку и даже не зашел в машбюро и не позвонил мне. А потом он пропал – день, два, три. Я не выдержала и поехала к нему. У меня есть ключ…

Ну, остался с тех пор, знаете… Я приехала поздно и ждала его всю ночь и печатала ему то, что он начал…

Я представил себе, как в холостяцкой квартире общежития ЦК ВЛКСМ сидит всю ночь эта молодая женщина, ждет гуляющего, как ей кажется, любимого человека, и вместо ревности, битья посуды и мебели, вместо истерик и прочей киношной галиматьи покорно-рабски печатает на машинке его дневник, его рассказ о том, как в командировке он в очередной раз влюбляется и волочится за очередной красоткой. О, верность русской женщины!..

– А потом у него был обыск, забрали Солженицына, – продолжала она. – Когда мне сказали, я так испугалась…

– Что на следующий день забрали у него все его блокноты из редакции.

– Нет, в тот же день. Я ведь до восьми работаю, а обыск был в шесть или в семь. Через полчаса знала вся редакция. Я осталась позже всех и… Слушайте, ему ничего не будет за то, что у него был Солженицын?! – спросила она почти с мольбой.

– Я вам обещаю! Честное слово! – Я уже начал терять терпение.

– Хорошо, – сказала она. – До свидания.

И ушла назад, в редакцию. Я представил, каково ей будет сейчас работать эти оставшиеся два часа, и в размышлении куда же все-таки убить время, добрел до Училища Циркового Искусства. Что-то подстегнуло меня (скорее просто безделье и любопытство), и я шагнул в училище, но привычно-натасканный взгляд дежурного вахтера тут же выделил меня из потока шастающих в училище и обратно подростков и юношей.

– Куды идем?

Пришлось вытащить красное удостоверение прокуратуры:

– Мне нужен Василий Николаевич Кождаев.

Кирпичная морда откровенного выпивохи-вахтера тут же изменилась:

– Проходьте, канешно! Он на экзамене, на арене. Вот по этой лестнице, – теперь он услужливо показывал мне дорогу.

– Когда-то тоже работал в цирке? – спросил я его на ходу.

– Кто? Я-то? Було дило… У юность на ринге с Королевым дрался, медали имел. А опосля – в цирке гири бросал, пустые конечно…

– Змий покусал? Зеленый? – спросил я, невольно держась за вахтера, когда мы по темной круговой какой-то лесенке спускались в специально сделанный для разных фокусов ход под учебно-цирковую арену.

– Ну! – подтвердил вахтер. – Воно ж сначала как? Примешь сто грамм для допинга, а тогда еще сто, а тогда еще… Оно ж в тей-то годы не було нонешних всяких наркотиков. Вот он, Василий Николаевич… – и вахтер, вытянув руку вверх, тронул за штанину кого-то сидящего прямо над нами. Я чуть поднял голову и увидел, что наш люк приходится прямо под столом экзаменационной комиссии, а над ними, над этой учебно-цирковой ареной парит в воздухе на тонком тросе молодой мальчишка, ногами играет на скрипке, а руками жонглирует какими-то огненными булавами.

– Василь Николаевич! – дернул вахтер еще раз штанину светлых и хорошо отутюженных брюк.

Знакомое цыганское лицо Кождаева выглянуло из-за стола и, увидев меня, Кождаев, удивленно вскинул черные брови.

– Какими судьбами, дорогой?!

Через минуту я уже сидел за столом комиссии, в числе бывших именитых звезд цирка, а теперь профессоров циркового училища. Было странно слышать, как бывших знаменитых клоунов, наездников и жонглеров, чьи имена были знакомы мне по цирковым афишам моей молодости, тут называли «профессорами», особенно это было смешно в применении к Кождаеву – его снова, как на Птичьем рынке, величали «профессором» и при этом хитро, с улыбкой косил на меня свои черные, с огоньком глаза.

Вслед за юным скрипачом-жонглером Шиманским выступили Надя и Оля Цурюпа – две близняшки-гимнастки, потом Иван Урема – смешно, как чебурашка, мальчишка-клоун, за ним – Борис Нежданный, фокусник с картами и теннисными шариками. Две из этих фамилий – Урема и Цурюпа – показались мне знакомыми на слух, я с недоумением взглянул на профессора Кождаева. Он буквально расхохотался мне в лицо, даже хлопнул рукой по плечу:

– Вспомнили?

Теперь я действительно вспомнил. Урема и Цурюпа пятнадцать лет назад были притчей во языцех московского МУРа. Урема был талантливым медвежатником, вскрывал сейфы в сберкассах, а Цурюпа – красавчиком-альфонсом, в две минуты способным «закадрить», «склеить», «зафаловать» или, попросту говоря, соблазнить любую, даже самых строгих правил дамочку. Наутро дамочка звонила в милицию и в ужасе заявляла, что у нее пропали драгоценности, деньги, столовое серебро и золото. При этом ни одна из них не показывала, что в эту ночь сама привела к себе в квартиру мужчину.

– Угадали! – смеясь, говорил мне в своем кабинете кождаев. – Это те самые Цурюпа и Урема. Только дети, конечно. Я их забираю из того мира в этот. Всем своим талантливым дружкам, бывшим, конечно, пишу письма, чтобы слали мне своих детей. А они часто и не знают, где их дети. Так что кой-кого я сам разыскиваю. Смотрите…

Он открыл сейф, вытащил узкий длинный ящик.

– Моя картотека! – сказал он гордо. – Как в МУРе. По именам и кличкам.

– А Генерала у тебя там нет? – спросил я.

– Генерал? Знаю одного Генерала. Только он бездетный и умер шесть лет тому назад в Темиртау на рудниках. Кравцов его фамилия. Бездетных у меня в картотеке нет.

– Нет, – сказал я. – Это другой. Вот, почитай.

И положил ему на стол рукопись Белкина, первые две главы. Пока он читал, я с интересом листал его картотеку – тут были знакомые, полузнакомые и незнакомые имена, фамилии и клички, а рядом значились адреса их детей, возраст, данные об их способностях и даты получения от них писем и ответов. Я с уважением взглянул на бывшего «Цыгана» и «Профессора Птичьего рынка». Тихо, без рекламы и пафоса он делает большое и доброе дело, какой-нибудь Белкин написал бы об этом звонкий очерк в «Комсомолке» или «Юности»…